Отрывок из воспоминаний генерал-майора Генерального штаба Алексея Александровича фон Лампе о генерале Борисе Александровиче Штейфоне.

Больше сея любве никто же имать,
да кто душу положит за други своя.
(Ин. 14:13)

Борис Александрович Штейфон был старше меня по военной академии, и познакомился я с ним уже после революции. Поэтому и мои воспоминания о нем начинаются только с этого времени. Его боевую службу в рядах старой императорской армии, вероятно, опишет кто-либо другой…

После революции и разложения русского фронта 1-й мировой войны часть русских офицеров оказалась в Харькове. Я лично попал туда по родственным связям моей жены, а Борис Александрович — по прежней его службе там еще до академии. Общие трудности, которые в такой массе стали перед русским офицером, пережившим революцию, стали и перед нами в богоспасаемом Харькове.

Россия кипела в котле революции. Всюду образовались новые фронты, создавались новые очаги борьбы. Дошло и до Харькова, и в один прекрасный день, провокацией б. командующего одной из армий внешнего фронта генерала Ю., перешедшего на украинскую службу, все мы, старшие офицеры (полковники), жившие в городе, оказались перед вербовщиком советской армии Сиверса, который старался найти для своего командующего пополнение среди офицеров Генерального штаба.

Побывал этот вербовщик и у меня, и в разговоре с ним (это был тоже старый офицер, притом военный инженер, полковник Щ.) я, всеми силами отбиваясь от «лестного» предложения возглавить штаб советского формирования ( не желая принимать который, генерал Ю. назвал ему наши фамилии и адреса), узнал о существовании в Харькове других офицеров, в том числе и Б. А. Штейфона. Скрываясь от советского вербовщика и дожидаясь занятия Харькова частями Германской армии, я стал разыскивать тех, кого по их отношению к сотрудникам Сиверса я мог считать своими единомышленниками. Это были полковник Штейфон, полковник Ткачев и полковник Х (фамилию не называю, т.к. не знаю его судьбы).

Старшим из нас и притом офицером Генерального штаба был Борис Александрович. С присущей ему решимостью он нас объединил и начал работу.* Вел он ее, надо признаться, с большой осторожностью, что было, конечно, правильно, потому что надо было «конспирировать» не только в отношении большевиков, но и оккупантов. У Бориса Александровича были исключительные организаторские способности (что он потом так блестяще показал в Галлиполи) и под его руководством мы начали работу по пополнению Добровольческой армии как личным составом, так и переброской туда вооружения и снарядов, которые мы добывали всеми правдами и неправдами.

Работа под руководством Б. А. Штейфона велась в обстановке сложной и опасной. Почва под нами постепенно начала в буквальном смысле гореть и надо было сматываться… Борис Александрович, начиная с меня, постепенно отправил нас всех в Добровольческую армию, и только впоследствии, когда ему дольше оставаться в Харькове стало невозможно, преследуемый агентами, с немалыми трудностями, добрался до Екатеринодара.

Должен отметить, что работа нашей четырехчленной группы, наименованной «Добровольческим центром в Харькове» была признана генералом Алексеевым и потому все мы, попадая в Екатеринодар, в штаб Армии, приходили «к себе», т.к. уже числились в составе Добровольческой армии, на которую работал «центр полковника Штейфона».

Так началась наша служба в рядах Добровольческой армии. Борис Александрович пошел на строевые должности Генерального штаба. Его командование Белозерским полком и время, в течение которого он был начальником штаба Полтавского отряда генерала Н. Э. Бредова известно многим из тех, кто служил в Добровольческой армии. Я лично был в то время в штабе генерала Драгомилова в Киеве, а там же был и штаб Полтавского отряда, душой которого, конечно, был Борис Александрович, верный исполнитель указаний своего начальника отряда.

Судьба Полтавского отряда была очень сложной и очень тяжелой. Постепенно отходя весте со всей армией генерала Деникина на Юг, отряд попал в Одесский район, но не попал в число войск, имевших возможность эвакуироваться за границу. Отряду пришлось «отступать», т.е. двигаться вперед на север с боями, а достигнув, наконец, Польши, очутиться за проволокой польских лагерей, весьма гостеприимно встретивших русские полки.

Много дипломатических способностей пришлось проявить начальнику отряда и его начальнику штаба, чтобы добиться кардинального изменения в судьбе отряда — получения разрешения переброски через Румынию в Крым, в Армию генерала Врангеля. Выполнение этой задачи было возложено на Бориса Александровича. Он, сложной обстановке того времени, пробился в Крым, и явившись в Армию к генералу Врангелю, получил от него указания и задачи.

В Константинополе, где я был тогда в распоряжении русского Военного представителя, мы встретили полковника Штейфона радостным известием, что его заслуги на должности начальника штаба отряда, а до того труды по командованию полком, по заслугам оценены Главнокомандующим, отдавшим приказ о производстве его в генерал- майоры. Борис Александрович был всегда настоящим военным, и такое отношение к его службе порадовало его.

В смутной обстановке тогдашней Европы отряд был переброшен в Крым. Можно и не быть военным, чтобы понять какие трудности стояли перед начальником штаба отряда при выполнении этой сложной операции. Организаторские способности и всегдашняя жертвенность Б. А. помогли ему с успехом эту операцию провести.

Но Крымский период, один из самых ответственных и героических периодов в Гражданской войне в России, закончился эвакуацией армии в Турцию. Причем, операция эта была беспримерной в военной истории, но… это было все же поражение, и этот факт убийственно влиял на настроение и энергию многих. Некоторые старые добровольцы, как тогда говорили, « сматывать удочки» и уходили в частную жизнь, устраивая ее в меру своих сил и возможностей, как можно для себя выгодней.

И только немногие ушли в лагеря в Галлиполи, Лемноса и Чаталджи, где встречались трудности, доходящие до предела страданий и… где не было никаких должностей для многих генералов. Производство Б. А. в этот чин становились, казалось, скверной шуткой судьбы над всеми его устремлениями, но и это его не остановило. Он прошел в Галлиполи рядовым, не надеясь ни на какую, могущую его обеспечить должность. Он по натуре своей, не мог оставить родной ему армии и остался при ней.

Но во главе части интернированной Русской армии стоял генерал Кутепов. Он знал Б. А, и очень хорошо понимал что в невыносимо тяжелой обстановке на полуострове, находясь на положении полупленников, лишенных всех прав, ему нужны будут выдающиеся помощники. И он не только удержал генерала Штейфона при себе, но и назначил его на трудный и весьма неблагодарный пост коменданта города Галиполи.

Генерал Кутепов не ошибся в своем выборе. Мало кто знает, а кто знает, тот мало об этом говорил, какая доля заслуженной генералом Кутеповым на Галлиполи славы выдающегося организатора армии подавленной в своих настроениях по праву должна принадлежать его помощнику — коменданту города Галлиполи, с его теперь, пожалуй даже, нежно вспоминаемой губой и с неизменными комендантскими строгостями. Должность эту и лиц, ее исполнявших испокон веков не слишком жаловала русская офицерская масса. Но тем труднее становилось положение того, кто честно несет свои обязанности. И таким честным комендантом без страха и упрека был генерал Штейфон. Думаю, что многие галлиполийцы согласятся с моей оценкой.

Кончилось Галлиполийское сиденье. Отгремели преследования Стамболийским русских «контингентов» в Болгарии. Б. А. оказался в Югославии. Положение было сложным. Ему, хотя и одинокому, приходилось напрягать все усилия, чтобы устроить свою личную жизнь. Он не хотел и не уходил из армии. Личные осложнения привели его к временному конфликту с Главнокомандующим и заставили его свои силы в иной организации. Б. А. всегда был монархистом и поэтому все свое внимание и всю свою энергию перенес на работу в легитимных организациях и на формирование «легитимного Генерального штаба».

Сам генерал Врангель писал мне, что его расхождения со Штейфоном носит внешний характер, так как применял к нему «законные меры» — временное удаление из Армии — он выполнил лишь формальность, которую должен был выполнить как Главнокомандующий.

Деятельность генерала Штейфона пошла по новому пути. Я с гордостью считаю, что на этот путь толкнул его я, глубоко ценя его во всей работе со времени наших переживаний в Харькове. Я уговорил его написать свои воспоминания о походе б. Полтавского отряда из района Одессы на север и переживания его в этот страдный период. Эта первая его литературная работа под заголовком «Бредовский поход» была опубликована мною в Летописи Белой борьбы — «Белое Дело» (том 3-й за 1927 год) и послужила толчком для дальнейших литературных работ Б. А. Штейфона.

Насколько он оказался на месте и на совершенно новом для него поприще, показывают его книги — «Кризис Добровольчества» и книга, посвященная профессору генералу А. К. Байкову и апологии русской военной доктрины, которую всегда пропагандировал покойный профессор. А все его, генерала Штейфона, статьи, появившиеся в русской зарубежной печати, которые принесли ему заслуженную славу крупного военного мыслителя и талантливого военного писателя, и, наконец, звание профессора!

Источник: фон Лампе А. А. Пути верных. Париж, 1960.